текста черновикпожалуй, самое яркое, что я помню из детства - это солнечный сввет, бьющий сквозь щели плетеной гондолы. и лежащий на всем вокруг алый отблеск. сшитый из прочного и тончайшего, как лепесток цветка, парашютного шелка шар. он высоко, он парит в небе, надежно привязанный к корзине стропами, а огня под корзиной нет, и в этом все волшебство и чудо момента. мы летим сами по себе, просто потому, что силы притяжения для нас временно не существует, и ветер несет нас -- мимо крыш и колоколен, мимо огромных, таинственных тополевых крон, обвешанных гроздьями соцветий, которые еще день-два - и взорвутся пухом.
и если закинуть голову со дна корзины - там небо. небо и алый шар в нем. и больше ничего. и солнце вокруг.
и птицы.
их так много, они слетаются к монгольфьеру -- огромные белые крылья застят свет, и по полу нашей корзины стремительно перемещаются резкие тени. шум и свист крыльев, несколько перьев, оброненных на лету, падают прямо мне на колени... они жесткие и упругие, они еще помнят полет и ветер, они пахнут речной водой и свободой, от них словно струится неуловимый серый, почти перламутровый свет.
-- не трогай, -- говорит мать строго, и губы ее поджимаются, а глаза делаются холодными, как будто она увидела у меня в руках не птичье перо, а самую настоящую гадюку. или паука. или дохлую мышь. если честно, я пока не разобрался, что из этого перечня она ненавидит сильнее.
-- оставь его, летисия. лучше смотри!
у отца в руках -- охотничье ружье. блестят на солнце бронзовые насечки на резном прикладе. отец прочищает шомполом стволы, сыплет порох. у пороха кислый тревожный запах.
-- неужели вы сделаете это, георг?
-- разумеется. а вас это смущает, моя дорогая?
-- нет. просто я думаю, как мало доблести в том, чтобы идти с огнем и железом против того, кого ты можешь убить и так, просто щелчком пальцев.
-- убийство, моя дорогая, не следует обставлять чудесами.
птицы парят вокруг. задевают крыльями алый шар. гондолу качает от их сильных и резких движений.
отец вскидывает ружье.
грохот. крики. перья и птичья кровь. алый шелк воздушного шара лопается, опадает вниз, как маковые лепестки. ничего не видно. от вырвавшегося наружу горячего воздуха нас швыряет в сторону, мать падает, ударяется грудью о борт гондолы.
мы несемся к земле, слепые, утонувшие в алом свете, в котором так мало солнца и так много крови.
отец прав. для убийства совсем не нужны чудеса.